Какими находите дела мои, вы, любезные Пастыри и Сопастыри? Каким представляется вам мое странствование? Какой находите плод от оного, или, лучше сказать, какой плод Духа, Которым всегда я был движим, и теперь подвигнут, не желая иметь, а может быть и не имея ничего собственного? Я не стыжусь быть судимым; потому что и сам сужу отчасти, и с одинаковою любовию приемлю то и другое. Итак, что у меня за оправдание? Если оно ложно, обличите; если же справедливо, засвидетельствуйте вы, для которых и пред которыми мое слово. Некогда паства сия была мала и несовершенна, даже, судя по видимому, это была не паства, а малые следы или останки паствы; без порядка, без надзора, без точных пределов; она не имела ни свободной пажити, ни огражденного двора, скиталась в горах и вертепах и в пропастех земных (Евр. 11, 38), рассеянная и разбросанная там и здесь; всякий, кому как случилось, находил себе надзирателя и пастыря, промышлял о своем спасении. Нива сия была некогда мала и скудна, не походила на пиву не только Бога, Который благими семенами и учениями благочестия возделал и возделывает целый мир: но даже на ниву недостаточного и малоимушего бедняка. Это вовсе не была нива, не стоила может быть ни житниц, ни гумна, ни серпа; на ней не было ни копны, ни снопов, а разве малые и не зрелые рукояти, какие вырастают на кровлях; которыми не исполнит руки своей жняй, которые не призовут на себя благословения мимоходящих (Пс. 128, 6–8). Такова была наша нива, такова жатва! Такова была некогда паства сия, и такою сделалась ныне — столь благоустроенною и расширенною! Возведи окрест очи твои, и виждь, кто бы ты ни был ценитель слов моих! Виждь соплетенный венец славы. (Ис. 28, 1). Виждь собор пресвитеров, украшенных сединою и мудростию, благочиние диаконов, не далеких от того же Духа, скромность чтецов, любовь к учению в народе. Посмотри на мужей и на жен; все равночестны добродетелию; и из мужей — посмотри на любомудрых и на простых, — все умудрены в божественном — на начальников и на подчиненных, — здесь все прекрасно управляются; — на воинов и на благородных, на ученых и любителей учености, — все воинствуют для Бога, и кроткие в другом бранноносны за Духа, все чтут горний сонм, в который вводит не тихошественная буква, но Дух животворящий, все в подлинном смысле учены, все служители истинного слова. И из жен посмотри на живущих в супружестве, — оне сопряжены более с Богом, нежели с плотию; посмотри на несвязанных супружеством и свободных, — оне все посвятили Богу; — на юных и старых, — одне доблестно приближаются к старости, другие усиливаются пребыть бессмертными, обновляясь лучшими надеждами. Соплетающим сей-то венец содействовал и я несколько. Иный из них есть дело моих слов, не тех, которые я отринул, но тех которые возлюбил, — слов весьма целомудренных. Иный из них есть порождение и плод моего духа, как может порождать дух отрешившихся от тела. И я очень уверен, что о сем засвидетельствуют признательные из вас, или что даже все вы засвидетельствуете. Ибо я трудился над тем, чтобы все приносили плод; и моя награда — одно исповедание; иного не ищу, и не искал; потому что добродетель должна быть бескорыстна, если хочет быть такою добродетелию, у которой в виду одно добро.
Хотите ли, чтобы я присовокупил нечто более отважное? Смотрите языки противников стали кротки и вооружавшиеся против Божества безмолвствуют предо мною. И это плоды Духа, и это плоды моего делания. Но может быть, по желанию вашему, должен я представить и учение самой Веры, какая нами содержится. Начертание нашего учения — одно и оно кратко; это как бы надпись на столпе, вразумительная всякому, это — люди сии, искренние поклонники Троицы. Иной из них скорее разлучится с жизнию, нежели Единое из Трех отлучит от Божества; все они единомудренны, все держатся единого исповедания, одним учением соединены друг с другом, со мною и с Троицею. Таково, достопочтенные, оправдание моего здесь пребывания. Если оно заслуживает похвалу, благодарение Богу и вам, призвавшим меня! Если и не соответствует надеждам: и в сем случае благодарение! Ибо очень знаю, что оно не вовсе укоризненно, я верю вам, подтверждающим это. Покорыстовался ли я чем-нибудь от сего народа? Приумножил ли сколько-нибудь свою собственность, чему вижу примеры на многих? Огорчил ли чем-нибудь Церковь? Может быть оскорбил я иных, которые думали, что понапрасну говорю, и которым противопоставил я свое слово. Но вас, сколько сознаю сам себя, ничем я не оскорблял. Ни вола не взял у вас, говорит великий Самуил, состязуясь с Израилем о царе, ни мзды за души ваши; свидетель есть Господь в вас (1 Цар. 12, 5); не взял я ни того ни другого, продолжал он, и я не буду перечислять сего в подробности. Напротив того, соблюл я священство чистым и нескверным. Что же значат слова мои? Я не безмездный труженик добродетели, и не достиг еще до такого совершенства. Вознаградите меня за труды. Чем же? Не тем, о чем подумали бы некоторые, способные подозревать всякого; но тем, чего мне безопасно желать. Успокойте меня от долговременных трудов, уважьте сию седину, почтите мое странничество, и введите на мое место другого за вас гонимого, у кого руки чисты, у кого слово не неразумно, кто мог бы во всем вас удовольствовать и нести с вами церковные попечения; ибо настоящее время особенно требует таких Пастырей. А у меня, видите, в каком состоянии тело, истощенное временем, болезнию трудами. На что вам нужен старик робкий, ослабевший, умирающий, так сказать, ежедневно, не телом только, но и заботами, — старик, который и это с трудом выговариваю вам? Поверьте голосу учителя, так как никогда не отказывали ему в вере. Я устал, слушая обвинения моей кротости; устал, препираясь и с словом и с завистию, с врагами и с своими. Что скажете? Убедил ли и победил ли я вас сими словами? Или для убеждения вашего нужны выражения более твердые? Так, ради самой Троицы, Которую я чту и вы чтете, ради общей наши надежды, окажите мне эту милость — отпустите меня с молитвами. Пусть это будет возвещать о моих подвигах! Дайте мне увольнительное писание, как цари дают воинам, и, если угодно, с добрым свидетельством, чтобы иметь мне награду; а если нет, как хотите: я не воспрекословлю, пока не узрит Бог, каковы дела наши. Кого же поставим вместо тебя? — Узрит Господь Себе пастыря для начальствования, как узрел овча во всесожжение (Быт. 28, 8). Только сего одного требую, чтобы он был из числа возбуждающих зависть, а не сожаление, — из числа не всякому во всем уступающих, но умеющих в ином случае и воспротивиться для большего блага: ибо первое всего приятнее здесь, а второе всего полезнее там. И вы составьте слово на мое отшествие; а я воздам вам за сие сим прощальным словом: «Прости, Анастасия, получившая от благочестия наименование; ибо ты воскресила нам учение, дотоле презираемое! Прости, место общей победы, Силом, в котором с начала водрузили мы скинию, сорок лет носимую и блуждавшую по пустыне! Прости, великий и славный храм, новое наследие, храм, получивший настоящее величие от Слова. Простите и прочие храмы, близкие по красоте к Анастасии, храмы, подобно узам связующие собою разные части города, и присвоенные той части, которая с каждым соседственна, храмы, которые наполнил не я, имеющий столько немощи, но наполнила благодать, со мною отчаянным! Простите, Апостолы, прекрасное селение, мои учители в подвижничестве, хотя я и редко торжествовал в честь вашу, нося в теле, к собственной пользе, может быть, того же сатану, который был дан вашему Павлу (2 Кор. 12,7), ради которого и ныне от вас преселяюсь! Прости, кафедра — эта завидная и опасная высота, прости, собор архиереев, ииереев, почтенных сановитостно и летами; простите все, служащие Богу при священной трапезе и приближающиеся к тому, кто приближается к Богу (Дев. 10, 3)! Простите, ликостояния Назореев, стройные псалмопения, всенощные стояния, честность дев, благопристойность жен, толпы вдов и сирот, очи нищих, устремленные к Богу и к нам! Простите, страннолюбивые и христолюбивые домы, помощники моей немощи! Простите, любители моих слов, простите и эти народные течения и стечения, и эти трости, пишущие явно и скрытно, и эта решетка, едва выдерживающая теснящихся к слушанию! Простите, цари и царские дворцы, и царские служители, домочадцы (а), может быть и верные царю (не знаю сего), но по большей части неверные Богу! Плещите руками, восклицайте пронзительным голосом, поднимите вверх своего витию! Умолк язык для вас неприязненный и вещий. Хотя он не вовсе умолкнет, и будет еще препираться рукою и чернилом; но в настоящее время мы умолкли. Прости, град великий и христолюбивый! Ибо засвидетельствую истину, хотя и не по разуму сия ревность (Рим. 10, 2), разлука соделала нас более снисходительными. Приступите к истине; перемените жизнь свою, хотя поздно; чтите Бога более, нежели сколько обыкли! Перемена жизни ни мало не постыдна; напротив того, хранение зла гибельно. Простите, Восток и Запад! За вас и от вас терпим мы нападение: свидетель сему Тот, Кто примирит нас, если не многие будут подражать моему удалению. Ибо не утратят Бога удалившиеся от престолов, но будут иметь горнюю кафедру, которая гораздо выше и безопаснее этих кафедр. А сверх всего и паче всего воскликну: простите, Ангелы, назиратели сея Церкви, и также моего здесь пребывания и отшествия отсюда, если только и мои дела в руке Божией! Прости мне, Троица — мое помышление и украшение! Да сохранишься у сего народа моего и да сохранишь его (ибо он мой, хотя и устрояется жизнь моя иначе); да возвещается мне, что Ты всегда возвышаема и прославляема у него и словом и жизнию! Чада! сохраните предания (1 Тим. 6, 20), помните, как побивали меня камнями. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь (Рим. 16, 24)!