На Святую Пасху.
На стражи моей стану, говорит чудный Аввакум (Авв. 2, 1). Стану с ним ныне и я, по данным мне от Духа власти и созерцанию; посмотрю и узнаю, что будет мне показано и что возглаголано. Я стоял и смотрел: и вот, муж восшедший на облака, муж весьма высокий, и образ его яко образ Ангела (Суд. 13, 6), и одежда его, как блистание мимолетящей молнии. Он воздел руку к востоку, воскликнул громким голосом (а глас его, как глас трубы, и вокруг его как бы множество вой небесных) и сказал: «Ныне спасение миру, миру видимому и миру невидимому! Христос из мертвых. — Восстаньте с Ним и вы; Христос во славе Своей, — восходите и вы; Христос из гроба, — освобождайтесь от уз греха; отверзаются врата ада, истребляется смерть, отлагается ветхий Адам, совершается новый: аще кто во Христе, нова тварь (2 Кор. 5, 17); обновляйтесь». Так говорил он, а другие воспели то же, что и прежде, когда явился нам Христос чрез дольнее рождение: Слава в вышних Богу, и на земли мир, во человецех благоволение (Лк. 2, 14).
С ними и я (о если бы иметь мне и голос достойный ангельской песни, и оглашающий концы мира!) вещаю вам так: Пасха! Господня Пасха! и еще скажу в честь Троицы: Пасха! Она у нас праздников праздник и торжество торжеств; столько превосходит все торжества, не только человеческие и земные, но даже Христовы и для Христа совершаемые, сколько солнце превосходит звезды. Прекрасно у нас и вчера блистало и осиявалось все светом, каким наполнили мы и частные домы, и места общественные, когда люди, всякого почти рода и всякого звания, щедрыми огнями просветили ночь, в образ великого света, света, каким небо сияет свыше, озаряя целый мир своими красотами; света премирного, который в Ангелах, первой светлой природе после Первого Естества, из Него источается, — и Света в Троице, Которою составлен всякий свет, от неделимого Света разделяемый и украшаемый. Но прекраснее и блистательнее нынешняя светозарность: потому что вчерашний свет был предтечею великого и воскресшего Света, и как бы предпразднственным веселием; а ныне празднуем самое воскресение, не ожидаемое еще, но уже совершившееся и примиряющее собою весь мир.
Посему иные пусть принесут какие ни есть другие плоды, и всякий пусть предложит времени свой дар — дар празднственный, большой или малый, но духовный и Богу угодный, сколько у каждого достанет на то сил. Ибо дар соразмерный достоинству едва ли принесут и Ангелы — существа первые, духовные и чистые, зрители и свидетели горней славы, хотя они способны к совершеннейшему песнословию. А я принесу в дар слово, как лучшее и драгоценнейшее из всего, что имею, наипаче же, когда воспеваю Слово за благодеяние к разумному естеству. С сего и начну. Ибо, принося в жертву слово о великой Жертве и о величайшем из дней, не могу не востечь к Богу и не в Нем положить для себя начало. И вы, услаждающиеся подобными предметами, чтобы выйти вам отселе насладившимися действительно неудобоистощаемым, поелику слово у меня о Боге и божественно, очистите и ум, и слух, и мысль. Слово же будет, самое полное и вместе самое краткое; как не огорчит недостатком, так и не наскучит и излишеством.
Бог всегда был, есть и будет, или лучше сказать, всегда есть: ибо слова: был и будет, означают деления нашего времени и свойственны естеству преходящему: а Сый — всегда. И сим именем именует Он Сам Себя, беседуя с Моисеем на горе (Исх. 3, 14); потому что сосредоточивает в Себе Самом всецелое бытие, которое не начиналось и не прекратится. Как некое море сущности неопределенное и бесконечное, простирающееся за пределы всякого представления о времени и естестве, одним умом (и то весьма неясно и недостаточно — не в рассуждении того, что есть в Нем Самом, но в рассуждении того, что окрест Его), чрез набрасывание некоторых очертаний, оттеняется Он в один какой-то облик действительности, убегающий прежде, нежели будет уловлен, и ускользающий прежде, нежели умопредставлен, столько же осиявающий владычественное в нас, если оно очищено, сколько быстрота летящей молнии осиявает взор. И сие, кажется мне, для того, чтобы постигаемым привлекать к Себе (ибо совершенно непостижимое безнадежно и недоступно), а непостижимым приводить в удивление, чрез удивление же возбуждать большее желание и чрез желание очищать, а чрез очищение соделывать богоподобными; и когда соделаемся такими, уже беседовать как с присными (дерзнет слово изречь нечто смелое) — беседовать Богу, вступившему в единение с богами и познанному ими, может быть столько же, сколько Он знает познанных Им (1 Кор. 13, 12).
Итак, Божество беспредельно и неудобосозерцаемо. В нем совершенно постижимо сие одно — Его беспредельность; хотя иной и почитает принадлежностью простого естества — быть или вовсе непостижимым, или совершенно постижимым. Но исследуем, что составляет сущность простого естества; потому что простота не составляет еще его естества, точно так же, как и в сложных существах не составляет естества одна только сложность. Разум, рассматривая беспредельное в двух отношениях — в отношении к началу и в отношении к концу (ибо беспредельное простирается далее начала и конца, и не заключается между ими), когда устремит взор свой на горнюю бездну, и не находит, на чем остановиться, или где положить предел своим представлениям о Боге, тогда беспредельное и неизследимое называет безначальным; а когда, устремившись в дольнюю бездну, испытывает подобное прежнему, тогда называет его бессмертным и нетленным; когда же сводит в единство то и другое, тогда именует вечным; ибо вечность не есть ни время, ни часть времени, потому что она неизмерима. Но что для нас время, измеряемое течением солнца, то для вечных вечность, нечто сопряженное с вечными существами и как бы некоторое временное движение и расстояние.
Сим да ограничится ныне любомудрствование наше о Боге; потому что нет времени распространяться, и предмет моего слова составляет не богословие, но Божие домостроительство. Когда же именую Бога; разумею Отца и Сына и Святого Духа, как не разливая Божества далее сего числа Лиц, чтобы не ввести множество богов, так не ограничивая меньшим числом, чтобы не осуждали нас в скудости Божества, когда впадем или в иудейство, защищая единоначалие, или в язычество, защищая многоначалие. В обоих случаях зло равно, хотя от противоположных причин. Таково Святое-Святых, сокрываемое и от самых Серафимов и прославляемое тремя Святынями, которые сходятся в единое Господство и Божество, о чем другой некто прекрасно и весьма высоко любомудрствовал прежде нас.
Но поелику для Благости не довольно было упражняться только в созерцании Себя самой, а надлежало, чтобы благо разливалось, шло далее и далее, чтобы число облагодетельствованных было, как можно, большее (ибо сие свойственно высочайшей Благости); то Бог измышляет, во-первых, Ангельские и небесные силы. И мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено Духом. Так произошли вторые светлости, служители первой Светлости, разуметь ли под ними разумных духов, или как бы невещественный и бесплотный огнь, или другое какое естество, наиболее близкое к сказанным. Хотел бы я сказать, что они неподвижны на зло и имеют только движение к добру, как сущие окрест Бога и непосредственно озаряемые от Бога (ибо земное пользуется вторичным озарением); но признавать и называть их не неподвижными, а неудободвижными, убеждает меня Денница — по светлости, а за превозношение ставший и называемый тьмою, с подчиненными ему богоотступными силами, которые чрез свое удаление от добра стали виновниками зла, и нас в оное возвлекают. Так и по таким причинам сотворен Богом умный мир, сколько могу о сем любомудрствовать, малым умом взвешивая великое.
Поелику же первые твари были благоугодны Богу; то измышляет другой мир — вещественный и видимый; и это есть стройный состав неба, земли и того, что между ними, удивительный по прекрасным качествам каждой вещи, и еще более достойный удивления по стройности и согласию целого, в котором, и одно к другому и все ко всему, состоит в прекрасном соотношении, служа к полноте единого мира. А сим Бог показал, что Он силен сотворить не только сродное, но и совершенно чуждое Себе естество. Сродны же Божеству природы умные и одним умом постигаемые, совершенно же чужды твари подлежащие чувствам, а и из сих последних еще далее отстоят от Божественного естества твари вовсе неодушевленные и недвижимые.
Итак, ум и чувство, столь различные между собою, стали в своих пределах, и изразили собою величие Зиждительного Слова, как безмолвные хвалители и ясноглаголивые проповедники великолепия. Но еще не было смешения из ума и чувства, сочетания противоположных — сего опыта высшей Премудрости, сей щедрости в образовании естеств; и не все богатство Благости было еще обнаружено. Восхотев и сие показать, художническое Слово созидает живое существо, в котором приведены в единство то и другое, то есть невидимое и видимая природа, созидает, говорю, человека; и из сотворенного уже вещества взяв тело, а от Себя вложив жизнь (что в слове Божием известно под именем души и образа Божия), творит как бы некоторый второй мир, в малом великий; поставляет на земле иного ангела, из разных природ составленного поклонника, зрителя видимой твари, таинника твари умосозерцаемой, царя над тем, что на земле, подчиненного горнему царству, земного и небесного, временного и бессмертного, видимого и умосозерцаемого, ангела, который занимает средину между величием и низостию, один и тот же есть дух и плоть, — дух ради благодати, плоть ради превозношения, дух, чтобы пребывать и прославлять Благодетеля, плоть, чтобы страдать, и, страдая, припоминать и поучаться, сколько ущедрен он величием; творит живое существо, здесь предуготовляемое и преселяемое в иной мир, и (что составляет конец тайны) чрез стремление к Богу достигающее обожения. Ибо умеряемый здесь свет истины служит для меня к тому, чтобы видеть и сносить светлость Божию, достойную Того, Кто связует и разрешает, и опять совокупит превосходнейшим образом.
Сего человека, почтив свободою, чтобы добро принадлежало не меньше избирающему, чем и вложившему семена оного, Бог поставил в раю (что бы ни значил сей рай) делателем бессмертных растений — может быть божественных помыслов как простых, так и более совершенных, поставил нагим по простоте и безыскусственной жизни, без всякого покрова и ограждения, ибо таковым надлежало быть первозданному. Дает и закон для упражнения свободы. Законом же была заповедь: какими растениями ему пользоваться, и какого растения не касаться. А последним было древо познания, и насажденное в начале не злонамеренно, и запрещенное не по зависти (да не отверзают при сем уст богоборцы, и да не подражают змию!): напротив того, оно было хорошо для употребляющих благовременно (потому что древо сие, по моему умозрению, было созерцание, к которому безопасно приступать могут только опытно усовершившиеся), но не хорошо для простых еще и для неумеренных в своем желании, подобно как и совершенная пища не полезна для слабых и требующих молока.
Когда же, по зависти диавола и по обольщению жены, которому она сама подверглась как слабейшая, и которое произвела как искусная в убеждении (о немощь моя! ибо немощь прародителя есть и моя собственная), человек забыл данную ему заповедь и побежден горьким вкушением; тогда чрез грех делается он изгнанником, удаляемым в одно время и от древа жизни, и из рая, и от Бога, облекается в кожаные ризы (может быть в грубейшую, смертную и противоборствующую плоть), в первый раз познает собственный стыд и укрывается от Бога. Впрочем, и здесь приобретает нечто, именно смерть — в пресечение греха, чтобы зло не стало бессмертным. Таким образом самое наказание делается человеколюбием. Ибо так, в чем я уверен, наказывает Бог.
Но в преграждение многих грехов, какие произращал корень повреждения от разных причин и в разные времена, человек и прежде вразумляем был многоразлично: словом, Законом, Пророками, благодеяниями, угрозами, карами, наводнениями, пожарами, войнами, победами, поражениями, знамениями небесными, знамениями в воздухе, на земле, на море, неожиданными переворотами в судьбе людей, городов, народов (все сие имело целью загладить повреждение); наконец, стало нужно сильнейшее врачевство, по причине сильнейших недугов: человекоубийств, прелюбодеяний, клятвопреступлений, муженеистовства, и сего последнего и первого из всех зол — идолослужения и поклонения твари вместо Творца. Поелику все сие требовало сильнейшего пособия; то и подается сильнейшее. И оно было следующее.
Само Божие Слово, превечное, невидимое, непостижимое, бестелесное, Начало от Начала, Свет от Света, Источник жизни и бессмертия, Отпечаток Первообраза, Печать не переносимая, Образ неизменяемый, определение и слово Отца, приходит к Своему образу, носит плоть ради плоти, соединяется с разумною душою ради моей души, очищая подобное подобным, делается человеком по всему, кроме греха. Хотя чревоносит Дева, в которой душа и тело предочищены Духом (ибо надлежало и рождение почтить, и девство предпочесть); однако же Происшедший есть Бог и с воспринятым [1] от Него, единое из двух противоположных — плоти и Духа, из которых Один обожил, другая обожена.
О новое смешение! О чудное растворение! Сый начинает бытие; Несозданный созидается; Необъемлемый объемлется чрез разумную душу, посредствующую между Божеством и грубою плотию; Богатящий обнищевает — обнищевает до плоти моей, чтобы мне обогатиться Его Божеством; Исполняемый истощается — истощается не надолго в славе Своей, чтобы мне быть причастником полноты Его. Какое богатство благости! Что это за таинство о мне? Я получил образ Божий и не сохранил его; Он воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить. Он вступает во второе с вами общение, которое гораздо чуднее первого, поколику тогда даровал нам лучшее, а теперь восприемлет худшее; но сие боголепнее первого, сие выше для имеющих ум.
«Но что нам до сего?» — скажет, может быть, какой-нибудь чрез меру ревностный любитель праздников. «Гони коня к цели, — любомудрствуй о том, что относится к празднику, и для чего собрались мы ныне». Так и сделаю, хотя начал несколько отдаленно, к чему принужден усердием и словом.
Для любителей учености и изящества не худо, может быть, кратко разобрать наименование самой Пасхи; ибо такое отступление будет не недостойно слышания. Великая и досточтимая Пасха называется у Евреев пасхою на их языке (где слово сие значит: прехождение) — исторически, по причине бегства и переселения из Египта в Хананею, а духовно, по причине прехождения и восхождения от дольнего к горнему и в землю обетования. Но на многих местах Писания находим встречающимся, что некоторые названия из неясных изменены в яснейшие, или из грубых в благоприличнейшие; то же усматриваем и здесь. Ибо некоторые, приняв слово сие за наименование спасительного страдания, потом приспособив к эллинскому языку, по переменении Ф на П, и К на X, наименовали день сей Пасхою [2]. А привычка к измененному слову сделала его употребительнейшим; потому что оно нравилось слуху народа, как речение более благочестное.
Божественный Апостол прежде нас еще сказал, что весь Закон есть стень грядущих (Кол. 2, 17) и умопредставляемого. И Бог, глаголавший с Моисеем, когда давал о сем законы, говорит: виждь, да сотвориши вся по образу показанному тебе на горе (Исх. 25, 40), давая сим разуметь, что видимое есть некоторый оттенок и предначертание невидимого. И я уверен, что ничего не установлено было напрасно, без основания, с целию низкою и недостойною Божия законодательства и Моисеева служения, хотя и трудно для каждой тени изобресть особое умозрение, объясняющее все подробности узаконенного касательно самой скинии, мер, вещества, левитов носивших ее и служивших при ней, и касательно жертв, очищений и приношений. Сие удобосозерцаемо только для тех, которые подобны Моисею добродетелию, и наиболее приближаются к нему ученостию. Ибо и на самой горе является Бог человекам, частию Сам нисходя с Своей высоты, а частию нас возводя от дольней низости, чтобы Недостижимый был постигнут смертною природою, хотя в малой мере и сколько для ней безопасно. Да и невозможно, чтобы дебелость перстного тела и ума-узника постигла Бога иначе, как при Божием пособии. Посему и тогда не все, как известно, удостоены одинакого чина и места; но один удостоен того, а другой — другого, каждый же, как думаю, по мере своего очищения. А иные и совершенно были удалены, и получили дозволение слышать один глас свыше; это те, которые нравами уподоблялись зверям и недостойны были божественных таинств. Впрочем мы, избрав средину между теми, которые совершенно грубы умом, и теми, которые слишком предаются умозрениям и парениям ума, чтобы не остаться вовсе недеятельными и неподвижными, а также и не стать пытливыми сверх меры, не уклониться и не удалиться от предположенного предмета (одно было бы нечто иудейское и низкое, другое же походило бы на толкование снов; а то и другое равно предосудительно), будем беседовать о сем по мере возможности, не вдаваясь в крайние нелепости, достойные осмеяния.
Рассуждаю же так. Поелику нас, которые в начале пали чрез грех и сластолюбие вовлечены даже в идолопоклонничество и беззаконное кровопролитие, надлежало опять возвести и привести в первобытное состояние, по великому милосердию Бога, Отца нашего, не потерпевшего, чтобы оставалось поврежденным такое произведение руки Его — человек: то каким образом воссозидается он? и что при сем происходит? Не одобрено сильное врачевство, как неверное и способное произвести новые раны, по причине затвердевшей от времени опухоли; усмотрен же для исправления кроткий и человеколюбивый способ врачевания; потому что и кривая ветвь не выносит внезапного перегиба и усилия спрямляющей руки, и скорее может переломиться, нежели выпрямиться. Горячий и старый конь не терпит мучительной узды без какой-нибудь лести и ласки. Посему дается нам в помощь Закон, как бы стена, поставленная между Богом и идолами, чтоб отводить от идолов и приводить нас к Богу. И в начале позволяет он иное маловажное, чтобы приобресть важнейшее. Дозволяет пока жертвы, чтобы восстановить в нас ведение о Боге. Потом, когда наступило время, отменяет и жертвы, постепенными лишениями премудро изменяя нас, и навыкших уже к благопокорности приводя к Евангелию. Так и на сей конец взошел писанный Закон, собирающий нас ко Христу; и такова, по моему рассуждению, причина жертв!
Но чтобы познал ты глубину мудрости и богатство неизследимых судов Божиих, самые жертвы не оставил Бог вовсе неосвященными, несовершенными и ограничивающимися одним пролитием крови; но к подзаконным жертвам присоединяется великая и относительно к первому Естеству, так сказать, незакалаемая Жертва — очищение не малой части вселенной, и не на малое время, но целого мира и вечное. Для сего берется овча (Исх. 12, 5) по незлобию и как одеяние древней наготы; ибо та-кова Жертва, за нас принесенная, которая есть и именуется одеждою нетления. Совершенно, не только по Божеству, в сравнении с Которым ничего нет совершеннее, но и по воспринятому естеству, которое помазано Божеством, стало тем же с Помазавшим и, осмелюсь сказать, купно-Богом. Мужеск пол, потому что приносится за Адама, лучше же сказать, потому что крепче крепкого, первого падшего под грех, особенно же потому, что не имеет в Себе ничего жен-ского, несвойственного мужу, а напротив того, по великой вла-сти, силою расторгает девственные и матерние узы, и рождается от пророчицы мужеск пол, как благовествует Исаия (Ис. 8, 3). Единолетно, как солнце правды (Мал. 4, 2), или оттоле [3] выходящее, или описываемое видимым и к Себе возвра-щающееся, и как благословенный венец благости (Пс. 64, 12), повсюду Сам Себе равный и подобный, а сверх сего и как то, чем оживотворяется круг добродетелей, неприметно между собою сливающихся и растворяющихся по закону взаимности и порядка. Непорочно и нескверно, потому что врачует от позора и от недостатков и скверн, произведенных повреждением; ибо хотя воспринял на Себя ваши грехи и понес бо-лезни, но Сам не подвергся ничему, требующему уврачевания. Искушен был по всяческим по подобию нашему, но разве греха (Евр. 4, 15); потому что гонитель Света, Который во тме светится, Его не объят (Ин. 1, 5). Что еще? Упоминается первый месяц, или лучше сказать, начало месяцей (Исх. 12, 2), или потому что он был таким у Евреев издавна, или потому что сделался таким впоследствии, с сего именно времени, и от таинства принял наименование первого. В десятый месяца (3) — это самое полное из чисел, первая из единиц совершенная единица, и родительница совершенства. Соблюдается до пятого дня (6); может быть потому, что жертва моя есть очистительная для чувств, от которых мое падение и в которых брань, так как они приемлют в себе жало греха. Избирается же не от агнец только, но и из худшей при-роды, из стоящих по левую руку, от козлищ (5); потому что закалается не за праведных только, но и за грешных, и за последних, может быть, тем паче, что имеем нужду в большем человеколюбии. Ни мало же неудивительно, что особенно требуется овча по каждому дому, а если нет, то по бедности чрез складчину по домом отечеств. Ибо всего лучше, чтобы каждый сам собою достаточен был к приобретению совер-шенства, и зовущему Богу приносил жертву живую, святую, всегда и во всем освящаемую. Если же нет; то должен упо-требить к сему содейственниками сродных ему по добродетели и подобонравных. Сие, как думаю, значит, в случае нужды, приобщать к жертве соседей. Потом священная ночь, противоборница этой ночи — настоящей слитной жизни, ночь, в которую истребляется первородная тьма, все приходит во свет, в порядок и в свой вид, прежнее безобразие приемлет благообраз-ность. Потом бежим от Египта, мрачного гонителя — греха, бежим от Фараона, невидимого мучителя и от немилосердных приставников, переселяясь в горний мир; освобождаемся от брения и плинфоделания, от состава сей тленной и поползновенной плоти, всего чаще ни чем не управляемой кроме бренных помыслов. Потом закалается агнец, и честною кровию печатлеются дела и ум, или сила и деятельность — сии подвои (7) наших дверей, разумею движения мысли и мнения, прекрасно отверзаемые и заключаемые умозрением; потому что и для понятий есть некоторая мера. Потом последняя и тягчайшая казнь гонителям, подлинно достойная ночи: Египет плачет над первенцами собственных помыслов и дел (что называется в Писании племенем халдейским отъятым (Ис. 48, 14) и вавилонскими младенцами, разбиваемыми и сокрушаемыми о камень (Пс. 136, 9)). Везде у Египтян рыдание и вопль; а от нас отступит тогда их губитель, чтя помазание и страшась его. Потом отъятие кваса в продолжение семи дней (число самое таинственное и состоящее в близком отношении к сему миру), отъятие давнего и застаревшего повреждения (а не хлебной и жизненной закваски), чтобы не иметь при себе в пути египетского теста и остатков фарисейского и безбожного учения. Египтяне будут плакать; а нами да снестся агнец к вечеру (6); потому что при конце веков страдание Христово. И Христос, разрушая греховную тьму, вечером приобщает учеников таин-ству. Не вареный, но печеный (8, 9), чтобы у нас в слове не было ничего необдуманного и водянистого и удобно-распускающегося, но чтобы оно было твердо и плотно, искушено огнем очистительным, свободно от всего грубого и излишнего, чтобы доб-рыми углями, воспламеняющими и очищающими нашу мысленную способность, помог нам Пришедший огня воврещи на землю (Лк. 12, 49), которым потребляются худые навыки, и Поспешающий возжечь его. А что в слове плотяного и питательного, пусть будет снедено и потреблено с внутренностями и со-кровенностями ума, и подвергнуто духовному переварению — все до головы и до ног, то есть до первых умозрений о Божестве и до последних рассуждений о воплощении. Но ничего не вынесем, ничего не оставим до утрия (10); потому что многие из наших таинств не должны быть разглашаемы посторонним, потому что по прошествии сей ночи нет очищения, потому что не похвально до другого времени откладывать тем, которые приняли слово. Как хорошо и богоугодно, чтобы гнев не продолжался целый день, но прекращался до захождения солнца (разуметь ли сие о действительном времени, или таинственно; ибо не безопасно для нас гневающихся видеть зашедшим Солнце правды); так сего брашна не должно оставлять на всю ночь и отлагать к сле-дующему дню. А кости и неснедное, то есть для нас неудоборазумеваемое, да не сокрушатся (10), чрез худое разделение и разумение (повременно говорить о том, что кости Иисуса не сокру-шены и в историческом смысле, хотя распинатели и желали ускорить смерть по причине субботы), и да не будут извержены и расхищены, чтобы святая не дать псам — злым терзателям слова, и не повергнуть свиниям того, что в слове светло как бисер, но да сожжется сие огнем, которым попаляются и всесожжения все испытующим и ведущим Духом истончаваемые и соблюдаемые, а не гибнущие и не рассеваемые по водам, как поступил Моисей с слитою Израильтянами главою тельца, в укоризну их жестокосердия.
Не должно оставить без внимания и образ вкушения, по-тому что Закон не умолчал и сего, но и об этом сокрыл умозрение в букве. Потребим жертву со тщанием, снедая опресноки с горьким зелием (8), препоясав чресла, и надев сапози, и подобно старцам опершись на жезлы (11). Со тщанием, чтобы не сделать того, что заповедь запрещает Лоту, не будем озираться, ниже постоим во сем пределе, в горе спасемся, да не купно яты будем содомским и необычайным огнем (Быт. 19, 17), и да не отвердеем в соляной столп от возвращения к худшему, что производится медлением. С горьким зелием; потому что жизнь по Богу горька и трудна, особ-ливо для начинающих, и она презирает удовольствия. Ибо хотя новое иго благо, и бремя легко, как слышишь (Мф. 11, 30), но оно таково по причине надежды и воздаяния, которое несравненно щедрее, нежели чего заслуживало бы здешнее злострадание. А без сего кто не сознается, что Евангелие гораздно труднее и тягостнее законных постановлений? Закон возбраняет совер-шение грехов, а нам обращаются в вину и причины, почти как действия. Закон говорит: не прелюбы сотвориши (Мф. 5, 27). А ты не имей и вожделения, не возжигай страсти любопытным и внимательным воззрением. В Законе сказано: не убиеши (21). А ты не только не мсти за удар, но даже отдай себя в волю биющему. Столько последнее любомудреннее первого! Закон говорит: не во лжу кленешися (33) . А ты вовсе не кленись, ни мало, ни много; потому что клятва рождает клятвопреступление. Закон говорит: не совокупляй дом к дому, и село к селу (Ис. 5, 8), убога насильствуя (Иез. 22, 29). А ты отдай с готовностию и приобретенное правдою, обнажи себя для нищих, чтобы с легкостию взять тебе крест и обогатиться невидимым. Чресла несвязанные и неопоясанные пусть будут у бессловесных; потому что они не имеют разума, господствующего над сластолюбием (не говорю пока, что и они знают предел естественного движения). А ты поясом и целомудрием укроти в себе похотливость и это ржание, как говорит Божественное Писание (Иер. 5, 8), порицая гнусность страсти, чтобы тебе чи-стому вкусить Пасху, умертвив уды яже на земли (Кол. 3, 5), и подражая поясу Иоанна, пустынника, Предтечи и великого про-поведника истины. Знаю и другой пояс, именно воинский и означающий мужество, по которому некоторые называются добропоясниками [4] (Нав. 4, 13) и единопоясниками Сирскими (4 Цар. 24, 2). О нем и Бог говорит, беседуя с Иовом: ни, но препояши яко муж чресла твоя (Иов. 40, 2), и дай мужественный ответ. И божественный Давид хвалится, что Бог препоясует его силою (Пс. 17, 33), и самого Бога представляет он облек-шимся в силу и препоясавшимся (Пс. 92, 1), очевидно против нечестивых, если кому не угодно разуметь под сим преизобилие и вместе как бы ограничение силы, в каком смысле Бог и светом одевается яко ризою (Пс. 103, 2). Ибо кто устоит пред неограниченным Его могуществом и светом? Спрашиваю: что общего между чреслами и истиною? Что разумеет святой Павел, говоря: станите убо препоясани чресла ваша истиною (Еф. 6, 14)? Не то ли, что созерцательность обуздывает в нас вожделевательную силу, и не позволяет ей стремиться инуда? Ибо любовь к чему бы то ни было одному не позволяет с такою же силою стремиться к другим удовольствиям.
Кто намеревается вступить в землю святую и носящую на себе следы Божии: тот да изует сапоги, как и Моисей на горе (Исх. 3, 5), чтобы не внести чего-либо мертвого и составляющего среду между Богом и человеками. Также, если какой ученик посылается на благовествование, ему, как любомудренному и чуждому всякого излишества, должно не только не иметь при себе меди, жезла и более одной ризы, но и быть не обувенным, чтобы видимы были красны ноги благовествующих мир (Ис. 52, 7) и все прочие блага. Но кто бежит от Египта и от всего египетского, тот должен быть в сапогах, для безопасности как от чего другого, так от скорпионов и змиев, которых Египет производит во множестве, чтобы не потерпеть вреда от блюдущих пяту, на которых повелено нам наступать (Лк. 10, 19). О жезле же и сокровенном знаменовании оного думаю так. Мне известен жезл, употребляемый для опоры, а также жезл пастырский и учительский, которым обращают на путь словесных овец. Но теперь повелевает закон взять тебе жезл для опоры, чтобы ты не преткнулся мыслию, когда слышишь о крови, страдании и смерти Бога, и, думая стать защитником Божиим, не впал в безбожие. Напротив того, смело и не сомневаясь ешь Тело и пей Кровь, если желаешь жизни. Без неверия внимай учению о Плоти и, не соблазняясь, слушай учение о страдании, стой, опершись твердо, незыблемо, ни мало не колеблясь пред противниками, ни мало не увлекаясь учениями вероятности, поставь себя на высоту, поставь ноги во дворех Иерусалима (Пс. 121, 2), утверди на камне, да не подвижутся стопы твои (Пс. 16, 5), шествующие по Богу. Что скажешь? Так угодно было Богу, чтобы ты вышел из Египта, от пещи железны (Втор. 4, 20), оставил тамошнее многобожие, и веден был Моисеем — законодателем и военачальником.
Предложу тебе совет и неприличный мне, лучше же сказать, совершенно приличный, если будешь смотреть духовно. Возьми у Египтян в заем золотые и серебряные сосуды и иди с ними; запасись на путь чужим, лучше же сказать, своим собственным. Тебе должно получить плату за рабство и плинфоделание; ухитрись как-нибудь вытребовать ее, возьми у них обманом. Да! Ты здесь бедствовал, боролся с брением — сим обременительным и нечистым телом, строил чужие и непрочные города, которых память погибает с шумом (Пс. 9, 7). Что же? Ужели выйти тебе ни с чем, без вознаграждения? Ужели оставишь Египтянам и сопротивным силам, что они худо приобрели, и еще хуже расточают? Это не их собственность; они насильно себе присвоили, похитили у Того, Кто сказал: Мое сребро и Мое злато (Агг. 2, 9); Я дам его, кому хочу. Вчера принадлежало им — так было попущено; а ныне Владыка приносит и дает тебе, который употребишь хорошо и спасительно. Приобретем сами себе други от мамоны неправды, да егда оскудеем — во время суда, возьмем свое назад (Лк. 16, 9).Если ты Рахиль или Лия, душа патриаршеская и великая; укради идолов, каких найдешь у отца своего, не для того, чтобы их сберечь, но чтобы уничтожить. Если ты мудрый Израильтянин; перенеси их в землю обетования. Пусть гонитель скорбит и о сем, и перехитренный узнает, что он напрасно мучительствовал и порабощал лучших себя.
Если так поступишь, так выйдешь из Египта: несомненно знаю, что столп огненный и облачный будет указывать тебе путь и днем, и ночью, пустыня сделается не дикою, море разделится, Фараон погрязнет, одождится хлеб, камень источит воду, Амалик будет низложен, не оружием только, но и бранноносными руками праведников, изображающими вместе и молитву и непобедимое знамение Креста, река остановится в течении, солнце станет, луна замедлить в пути, стены падут и без стенобитных орудий, предшествовать будут шершни (Втор. 7, 20), пролагая путь Израилю и отражая иноплеменников, и, не продолжая слова, скажу: все то, что повествуется за сим и вместе с сим, дано тебе будет от Бога.
Таков праздник, который празднуешь ты ныне! Таково пиршество, которое предлагается тебе в день рождения ради тебя Родившегося, и в день погребения ради тебя Пострадавшего! Таково для тебя таинство Пасхи! Сие преднаписал Закон, сие совершил Христос — разоритель буквы, совершитель духа, Который, Своими страданиями уча страдать, Своим прославлением дарует возможность с Ним прославиться.
Остается исследовать вопрос и догмат, оставляемый без внимания многими, но для меня весьма требующий исследования. Кому и для чего пролита сия излиянная за нас кровь — кровь великая и преславная Бога и Архиерея и Жертвы? Мы были во власти лукавого, проданные под грех и сластолюбием купившие себе повреждение. А если цена искупления дается не иному кому, как содержащему во власти; спрашиваю: кому и по какой причине принесена такая цена? Если лукавому; то как сие оскорбительно! Разбойник получает цену искупления, получает не только от Бога, но самого Бога, за свое мучительство берет такую безмерную плату, что за нее справедливо было пощадить и нас! А если Отцу; то, во-первых, каким образом? Не у Него мы были в плену. А во-вторых, по какой причине кровь Единородного приятна Отцу, Который не принял и Исаака, приносимого отцем, но заменил жертвоприношение, вместо словесной жертвы дав овна? Или из сего видно, что приемлет Отец, не потому что требовал или имел нужду, но по домостроительству и потому, что человеку нужно было освятиться человечеством Бога, чтобы Он Сам избавил нас, преодолев мучителя силою, и возвел нас к Себе чрез Сына посредствующего и все устрояющего в честь Отца, Которому оказывается Он во всем покорствующим? Таковы дела Христовы; а большее да почтено будет молчанием.
Медный же змий хотя и повешен против угрызающих змиев, однако же не как образ Пострадавшего за нас, но как изображающий противное, и взирающих на него спасает не чрез уверенность, что он жив, но потому, что низложенный (чего и достоин был) сам умерщвлен и умерщвляет с собою подчинившиеся ему силы. И какое приличное ему от нас надгробие? Где ти, смерте, жало? где ти, аде, победа (1 Кор. 15, 55)? Ты низложен Крестом, умерщвлен Животодавцем, бездыханен, мертв, недвижим, бездействен, и хотя сохраняешь образ змия, но предан позору на высоте!
Но причастимся Пасхи, ныне пока прообразавательно, хотя и откровеннее, нежели в Ветхом Завете. Ибо подзаконная Пасха (осмеливаюсь сказать, и говорю) была еще более неясным прообразованием прообразования. А впоследствии и скоро причастимся совершеннее и чище, когда Слово будет пить с нами сие ново в царствии Отца (Мф. 26, 29), открывая и преподавая, что ныне явлено Им в некоторой мере; ибо познаваемо ныне всегда ново. В чем же состоит это питие и это вкушение? — Для нас в том, чтобы учиться, а для Него, чтобы учить и сообщать ученикам Своим слово; ибо учение есть пища и для питающего.
Но приступите, и мы приобщимся закона, по Евангелию, а не по писмени, совершенно, а не несовершенно, вечно, а не временно. Сделаем для себя главою не дольний Иерусалим, но горнюю митрополию — город, не воинствами ныне попираемый, но прославляемый Ангелами. Не будем приносить в жертву тельцов юных и агнцев роги износящих и пазнокти (Пс. 68, 32), в которых много мертвенного и бесчувственного. Но пожрем Богови жертву хвалы (Пс. 49, 14) на горнем жертвеннике с горними ликами. Пройдем первую завесу, приступим во второй завесе, приникнем во Святая Святых. Скажу еще более: принесем в жертву Богу самих себя, лучше же, будем ежедневно приносить и всякое движение. Все примем ради Слова, в страданиях будем подражать Страданию, кровию почтим Кровь, охотно взойдем на крест. Вожделенны гвозди, хотя и очень болезненны. Ибо страдать со Христом и за Христа и вожделеннее, нежели наслаждаться с другими.
Если ты Симон Киринейский; то возьми крест и последуй. Если ты распят со Христом, как разбойник; то, как благопризнательный, познай Бога. Если Он и со беззаконными вменися (Мк. 15, 28) за тебя и за твой грех; то будь ты ради Его исполнителем закона. И распинаемый поклонись Распятому за тебя, извлеки пользу даже из порочной своей жизни, купи смертию спасение, войди со Иисусом в рай, чтобы узнать, откуда ты ниспал, созерцай тамошние красоты, а ропотника оставь с его хулами умереть вне. Если ты Иосиф Аримафейский, проси тела у распинающего; очищение мира пусть будет твоим очищением. Если ты Никодим — нощный богочтец; положи Его во гроб с благовонными мастями. Если ты одна или другая из Марий или Саломия, или Иоанна; плачь рано, старайся первая увидеть отъятый камень, а может быть и Ангелов, и самого Иисуса; скажи что-нибудь, слушай гласа; и если услышишь: не прикасайся Мне (Ин. 20, 17), стань вдали, почти Слово, но не оскорбляйся. Он знает, кому явиться прежде других. Обнови воскресение; Еве, которая пала первая, помоги первой приветствовать Христа и возвестить ученикам. Будь Петром и Иоанном, спеши ко гробу, теки то скорее, то вкупе, (Ин. 20, 4), соревнуя добрым соревнованием. Если превзошли тебя скоростию; то препобеди тщанием, не приникнув только во гроб, но взойдя внутрь. Если как Фома не будешь вместе с собранными учениками, которым является Христос; не будь неверен после того, как увидишь. А если не веришь; поверь сказывающим. Если же и им не веришь; уверься язвами гвоздинными. Если снисходит во ад; нисходи с Ним и ты, познай и тамошние Христовы тайны: какое домостроительство и какая причина двоякого снисхождения? всех ли без изъятия спасает явившись там, или одних верующих? Если восходит на небо, восходи с Ним и ты, будь в числе сопровождающих или сретающих Его Ангелов, вели взяться вратам (Пс. 23, 7), сделаться выше, чтобы приять Возвысившегося страданием, недоумевающим по причине тела и знаков страданий, без которых снисшел, и с которым восходит и потому вопрошающим: кто есть сей Царь славы? — ответствуй: Господь крепок и силен — силен как во всем, что всегда творил и творит, так и в нынешней брани и победе за человечество; и на двукратный вопрос дай двукратный ответ. Если будут дивиться, говоря, как в лицедейственном представлении у Исаии: кто сей пришедый от Едома и от земных? и отчего у Бескровного и Бестелесного червлены ризы, как у виноделателя, истоптавшего полное точило (Ис. 63, 1–3)? — ты укажи на лепоту одежды пострадавшего тела, украшенного страданием и просветленного Божеством, которое всего любезнее и прекраснее.
Что скажут нам на сие клеветники, злые ценители Божества, порицали достохвального, объятые тьмою при самом Свете, невежды при самой Мудрости, те, за которых Христос напрасно умер, неблагодарные твари, создания лукавого? Это ставишь ты в вину Богу — Его благодеяние? Потому Он мал, что для тебя смирил Себя? что к заблудшему пришел Пастырь добрый, полагающий душу за овцы (Ин. 10, 11); пришел на те горы и холмы, на которых приносил ты жертвы, и обрел заблудшего, и обретенного восприял на те же рамена, на которых понес крестное древо, и воспринятого опять привел к горней жизни, и приведенного сопричислил к пребывающим в чине своем? что возжег светильник — плоть Свою, и помел храмину — очищая мир от греха, и сыскал драхму — царский образ, заваленный страстями; по обретении же драхмы, созывает пребывающие в любви Его силы, делает участниками радости тех, которых сделал таинниками Своего домостроительства (Лк. 15, 8–9)? что лучезарнейший Свет следует за предтекшим светильником, Слово за гласом, Жених — за невестоводителем, приготовляющим Господу люди избранны (Тит. 2, 14) и предочищающим водою для Духа? Сие ставишь в вину Богу? За то почитаешь Его низким, что препоясуется лентием, и умывает ноги учеников (Ин. 13, 4–5), и указует совершеннейший путь к возвышению — смирение? что смиряется ради души, преклонившейся до земли, чтобы возвысить с Собою склоняемое долу грехом? Как не поставишь в вину того, что Он ест с мытарями и у мытарей, что учениками имеет мытарей да и Сам приобретет нечто? Что же приобретет? — Спасение грешников. Разве и врача обвинит иной за то, что наклоняется к ранам и терпит зловоние, только бы подать здравие болящим? Обвинит и того, кто из сострадания наклонился к яме, чтобы, по закону (Исх. 23, 5; Лк. 14, 5), спасти упадший в нее скот?
Правда, что Он был послан, но как человек (потому что в Нем два естества; так, Он утомлялся, и алкал, и жаждал, и был в борении, и плакал — по закону телесной природы); а если послан и как Бог, что из сего? Под посольством разумей благоволение Отца, к Которому Он относит дела Свои, чтобы почтить безлетное начало и не показаться противником Богу. О Нем говорится, что предан (Рим. 4, 25); но написано также, что Сам Себя предал (Еф. 5, 2, 25). Говорится, что Он воскрешен Отцем и вознесен (Деян. 3, 15; 1, 11); но написано также, что Он Сам себя воскресил и восшел опять на небо (1 Сол. 4, 14; Еф. 4, 10) — первое по благоволению, второе по власти. Но ты выставляешь на вид уничижительное, а проходишь молчанием возвышающее. Рассуждаешь, что Он страдал, а не присовокупляешь, что страдал добровольно. Сколько и ныне страждет Слово! Одни чтут его как Бога, и сливают; другие бесчестят Его как плоть, и отделяют. На которых же более прогневается Он, или, лучше сказать, которым отпустит грех? Тем ли, которые сливают, или тем, которые рассекают злочестиво? Ибо первым надлежало разделить, а последним соединить, — первым относительно к числу, а последним относительно к Божеству. Ты соблазняешься плотию? И иудеи также соблазнялись. Не назовешь ли Его и Самарянином? О том, что далее, умолчу. Ты не веруешь в Его Божество? Но в Него и бесы веровали, о ты, который невернее бесов и несознательнее иудеев? Одни наименование Сына признавали означающим равночестие, а другие узнавали в изгоняющем Бога; ибо в сем убеждало претерпеваемое от Него. А ты ни равенства не принимаешь, ни Божества не исповедуешь в Нем. Лучше было бы обрезаться и стать бесноватым (скажу нечто смешное), нежели в необрезании и в здравом состоянии иметь лукавые и безбожные мысли.
Но брань с ними или прекратим, если пожелают, хотя и поздно, уцеломудриться, или отложим до времени, если не захотят сего, но останутся такими же, каковы теперь. Ни мало и ничего не убоимся, подвизаясь за Троицу и с Троицею. Теперь же нужно нам представить кратко содержание слова. Мы получили бытие, чтобы благоденствовать; и благоденствовали после того, как получили бытие. Нам вверен был рай, чтоб насладиться; нам дана была заповедь, чтобы, сохранив ее, заслужить славу, — дана не потому, что Бог не знал будущего, но потому, что Он постановил закон свободы. Мы обольщены, потому что возбудили зависть; пали, потому что преступили закон; постились, потому что не соблюли поста, будучи препобеждены древом познания; ибо древняя и современная нам была сия заповедь, служившая как бы пестуном для души и обузданием в наслаждении; и мы ей справедливо подчинены, чтобы соблюдением ея возвратить себе то, что потеряли несоблюдением. Мы возымели нужду в Боге воплотившемся и умерщвленном, чтобы нам ожить. С Ним умерли мы, чтобы очиститься; с Ним воскресли, потому что с Ним умерли; с Ним прославились, потому что с Ним воскресли. Много было в то время чудес: Бог распинаемый, солнце омрачающееся, и снова возгорающееся (ибо надлежало, чтобы и твари сострадали Творцу), завеса раздравшаяся, кровь и вода излиявшиеся из ребра (одна, потому что Он был человек, другая, потому что Он был выше человека), земля колеблющаяся, камни расторгающиеся ради Камня, мертвецы восставшие в уверение, что будет последнее и общее воскресение, чудеса при погребении, которые воспоет ли кто достойно? Но ни одно из них не уподобляется чуду моего спасения. Немногие капли крови воссозидают целый мир, и для всех людей делаются тем же, чем бывает закваска для молока, собирая и связуя нас воедино. Но великая и священная Пасха, и очищение всего мира! — буду беседовать с тобою, как с чем-то одушевленным. Слово Божие, и свет, и жизнь, и мудрость, и сила! — все твои наименования меня радуют. Порождение, исхождение и отпечатление великого Ума? Умопредставляемое Слово, и Человек умосозерцаемый, Который носишь всяческая глаголом силы Своея (Евр. 1, 3)! Прими теперь слово сие, не начаток, но, может быть, последнее мое плодоприношение; слово вместе благодарственное и молитвенное, чтобы мне не терпеть других скорбей, кроме необходимых и священных, в которых протекла жизнь моя. Останови или мучительную власть надо мною тела (ибо видишь, Господи, как она велика и обременительна), или приговор Твой, если от Тебя низлагаемся. Если же разрешусь, каким желаю, и буду принят в небесные кровы; то, может быть, и там возложу угодное на святой жертвенник Твой, Отче, и Слове, и Душе Святый. Ибо тебе подобает всякая слава, честь и держава во веки, аминь.
[1] Человеческим естеством
[2] От πασχω — стражду.
[3] С небес.
[4] По славянскому переводу: вооруженными на рать. Собственнее же добропоясник значит: тяжело вооруженный, а единопоясннк —легко вооруженный.