Трудно говорить пред гробом почившего близкого человека, но пред таким гробом говорить еще труднее. И, может быть, вообще не следовало бы говорить в столь тяжкие минуты, но тем не менее существует обычай, освященный практикой нашей церковной жизни, когда мы, прощаясь с почившими родными, братьями и сестрами, преступая нередко предел человеческих сил, дерзаем открыть уста и сказать. И ныне, подымаясь на амвон этого храма, я, немощный и, может быть, наименее достойный из моих собратьев, дерзаю сказать здесь, пред этим великим гробом, то, что подскажет мне мое сердце. Все множество собравшихся здесь людей: и приехавшие из разных концов земли, и постоянные прихожане этого собора, и иерархи, и клирики, и миряне, и те, кто редко приходит в Божий храмы, и даже те, кто ныне, может быть, впервые перешагнул через церковный порог, являют собой лучшее надгробное слово, лучшее свидетельство о жизни и делах того, кого мы провожаем сегодня в последний путь. И все-таки хочется сказать что-то, пусть немногое, но самое существенное и важное.
Хочется пред этим гробом попытаться приоткрыть тайник души того, имя которого как через жизнь, так и через смерть стало известно всему миру. Трудно опять-таки отыскать это существенное и главное в жизни великих людей, Промыслом Божиим поднятых на высокую свещницу, ибо их жизнь проходит во внешнем блеске и величии, которые скрывают человека от постороннего взора часто надежнее, чем схима или затвор. Но сквозь величие и блеск, которые действительно исходили от нашего почившего Владыки, всегда пробивалось что-то, что было подлинно центральным в его жизни, что-то, что теплым и тихим светом всегда горело в его душе и воспламеняло всю его могучую энергию.
И этим являлась его простая, чистая, почти детская вера в нашего Господа и Спасителя, в которой он укрепился, не имея, может быть, для того особо благоприятных условий, вера, которая подвигла его, будучи семнадцатилетним молодым человеком, окончательно решить вопрос о своей будущей жизни и принять монашеское пострижение, вера, которая стала основой всей его последующей деятельности. И если будут историки писать о том, что совершил митрополит Никодим, нужно будет в первую очередь и в первой главе написать о том, во имя чего он все это совершал.
И этим именем всегда было для митрополита Никодима только одно имя — имя нашего Господа и Спасителя, Промыслителя и Главы Святой Церкви. Эта вера подвигла покойного Владыку на особое служение Церкви. Правильно только что здесь было сказано, что служение его не всеми понималось, более того, это служение не всеми принималось. И трудно было Владыке идти этим своим особым путем в служении Христовой Церкви, но он шел мужественно и твердо, пролагая путь так, как подсказывала ему совесть христианина, так, как подсказывала ему совесть епископа, так, как подсказывало ему чуткое, благочестивое сердце, так, как своим могучим умом понимал то, чему служил. Господь даровал Владыке какие-то совершенно особые силы: и силы ума, и силы воли, и силы чувств, И всем своим естеством Владыка прозревал те подлинные проблемы, которые ныне стоят перед Церковью и которые будут перед ней стоять в будущем.
И, напрягая свое человеческое могучее естество, он находил и проводил в жизнь мудрые решения этих проблем или подготавливал таковые для будущего, не думая никогда о том, будет ли он здесь на земле зрителем и участником грядущих свершений. Его действия, его устремления основывались только на одном; принести в меру сил своих пользу Христовой Церкви, которой он посвятил свою жизнь. Сделано было много покойным нашим дорогим Владыкой, даже, может быть, слишком много для одной человеческой жизни.
И именно потому ныне во всем мире столь высоко оценивают служение и жизнь этого человека и говорят о его особом вкладе в сокровищницу церковной истории. Мы же не будем говорить о его великих делах, о них действительно скажет история, и скажут, может быть, более достойные люди. Упомянем только о некоторых, как кажется, очень необходимых для упоминания именно в этой сегодняшней скорбной обстановке, обстоятельствах. А именно о том, что наш Владыка был удивительным человеком, и когда иногда спрашивают, в чем же секрет митрополита Никодима, в чем сила его воздействия на людей, в чем тайна его удивительного обаяния и удивительного влияния, я дерзаю ответить на этот вопрос как человек близкий к нему и лично и служебно, его секрет, его тайна — это тайна христианского сердца, открытого и простого, готового принять человека таким, какой он есть, и с его радостями, и с его скорбями, и с его достоинствами, и с его слабостями.
Наш покойный Владыка не судил людей, но принимал их в свое сердце, и открывались ему навстречу человеческие сердца. И этот переполненный собор, в котором, верю я, нет сейчас людей безразличных, также свидетельствует о великой духовной силе, которую источал почивший иерарх. Много архиереев, клириков и мирян считают и будут считать себя духовными наследниками Владыки митрополита Никодима, и это не случайно, ибо они — его ученики, они те, кому он, не считаясь со здоровьем, отдавал все свое и без того ограниченное свободное время. Он находил возможность беседовать с каждым, кто нуждался в его совете. И очень часто в последнее время можно было видеть ослабевшего, больного, находившегося под тяжестью тяжелых смертельных недугов митрополита, который, используя предписанные ему врачами прогулки, передвигался с большим трудом, шел рядом с семинаристом, отвечая на его вопросы и говоря ему о его будущем служении Церкви.
В горячей преданности делу воспитания будущих пастырей сила его духовного воздействия на православное юношество, в этом причина, почему на главах большинства из иерархов, которые ныне окружают сей гроб, лежала его рука, в этом причина, почему вчера вокруг его гроба молодые монахи, рыдая, совершали заупокойное богослужение, и в этом залог успеха, верим мы, дальнейшей работы нашей духовной школы, которая призвана воспитывать служителей Святой Церкви, верных и до конца преданных своему делу. И еще об одном хочу сказать вам, дорогие отцы, братья и Сестры. Наш Владыка был русским человеком.. Если употребить это слово в самом широком и сильном смысле, он был плоть от плоти и кровь от крови своего великого народа и свидетельствовал о величии своего народа и словом, и делом, и всем своим могучим и блистающим обликом.
И мы, верующие русские люди, можем с благодарностью вспоминать те времена, когда на самых высоких международных трибунах этот иерарх представлял и нашу Церковь, и наш народ, и нашу великую страну. И сегодня среди нас присутствуют наши братья, приехавшие из разных стран, которые могут сказать об этом лучше меня; факт их присутствия свидетельствует о значении покойного нашего Владыки и о его огромном вкладе в развитие межцерковных связей, в дело мира и созидание добрых отношений между странами и народами. Владыка Никодим никогда не отрывал своего служения Церкви от своего пламенного и любящего служения своему народу, своему Отечеству. И в этом также одна из тайн его успеха, его обаяния и того огромного влияния, которое он оказывал, оказывает и будет оказывать на весь христианский мир.
О чем же еще сказать сейчас? Пусть молчат уста, ибо устами не выразить в переживаемые ныне минуты всего величия этого человека. Можно лишь только в сердце своем вознести пламенную молитву к Начальнику жизни и смерти об упокоении нашего отца и великого иерарха, И просить смиренно Господа, чтобы Он соделал его. Своего верного и ревностного служителя, молитвенником и предстателем за всех тех, кто служит Русской нашей Церкви, величию и славе преблагословенного имени Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.
(ФОТО: Митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим и архиепископ Неаполя кардинал Коррадо Урси во время посещения Неаполя митрополитом Никодимом в ноябре 1977 года)